На самом деле - Александр Карнишин

Все сразу замолкли и стали думать о рекламе.

– А вот когда книги рекламируют, – начал Антон, но на него зашикали сразу, потому что он не мог ничего понимать в книгах – не писатель.

– А может, и больше ста кило, – вдруг опять сказал Сергей из своего угла.

Он смотрел на экран своего большого смартфона и что-то там считал на калькуляторе.

– Это же в Москве, скорее всего. Там здания высотные – ослабляют. Да и мы тут в лесу. А оно вон как дунуло. Говоришь, стекла сыпались?

– Ага, на верхнем этаже, вроде, у всех вышибло. А ниже как-то через раз.

– Ну, тогда точно больше ста, – заключил Сергей.

И все снова выпили, раздумывая, насколько больше и как это, когда больше ста килотонн, да не раз и не два, а несколько.

– Так ведь еще два поражающих есть? – умно спросил Василий Васильевич.

– Проникающая не достанет – далеко. А заражение… Ветер тут всегда к Москве. Так что у нас все равно чисто.

– Ага, чисто. Вон елка валяется.

– Это сосна.

Поговорили о сортах деревьев, о том, как долго растут и в каком возрасте начинают самопроизвольно падать. Кто-то рассказал о лесном заповеднике, где лесники вычищали все, и там просто по земле ходить было приятно. А Антон вспомнил про парк секвой в Америке. Потом подумал и сказал, что парк с секвойями. Так ему понравилось больше. А все загалдели, что если бы тут были секвойи, да если бы одна вот так свалилась, так полкорпуса бы снесла. Так что пусть уж елка, да сосна, да осина – исконно наши, местные. Ну, береза еще. Вот у нас, да у канадцев примерно одинаково все выглядит.

Пустые бутылки убирали под стол, и там их было уже немало. Заходили еще люди, приносили свое. Выкладывали и закуску. Вдруг отчего-то хорошо пошли фрукты. Порезали апельсины-бананы разные, и сразу расхватали. Водка стояла раскрытая, но никто не наливал. Потому что были еще виски, джин и коньяк. А девочки скромно пили сладкое шампанское, прислушивались к разговорам и хлопали длинными ресницами о розовые щеки. Они любили своих фантастов.

Потом немного попели старых песен. А часа в четыре усталый народ пошел «по домам». Спать. Завтра же, то есть уже сегодня, был очередной день конвента, и надо было к нему хоть немного приготовиться.

Напоследок Василий Васильевич сказал, что он так просто этого не оставит, а Иван поддержал:

– Надо будет им жалобу написать в книгу.

– Ну, жалоба – это, пожалуй, слишком… А вот поговорить с дирекцией надо. Утром схожу.

Утро было серое и печальное. Многие не выспались, поэтому на завтраке народа было мало. Хлеб был черствый. Явно и отчетливо вчерашний. Поэтому народ возмущался и обещал раззвонить в Интернете, какой паршивый тут пансионат.

Не хватало официанток. И те, что были, все время задумывались о чем-то и смотрели странно. Приходилось поторапливать, покрикивать. Это тоже было неправильно. Конвент – это когда все вихрится и танцует, гремит музыка, обслуживающий персонал летает улыбчивыми птичками, а участники конвента – дорогие гости.

Сказали еще, что обед может немного запоздать. Не успевают сегодня почему-то.

Василий Васильевич, вставший раньше всех – он уже спал совсем мало – успел с утра поругаться с администрацией, и ему оказывали особое уважение. Усадили за отдельный столик, к которому он пригласил самых ближних, кормили быстро, улыбались приятно. В общем, надо, надо ругаться. Иначе такой «совок» будет – мама, не горюй!

После завтрака собрались перед главным залом в фойе. Ругали местную связь: у всех и разом с чего-то отключились телефоны. Ни домой позвонить, ни принять ничего. И Интернет местный тоже кончился.

Организаторы носились, как встрепанные. Не завезли каких-то гостей к какому-то мероприятию. Но Иван, подумав, просто помахал рукой одному, другому, третьему и пошел снова в номер. Там еще было что выпить и закусить. А главное – можно же было пообщаться!

Оказалось, что Сергей уже написал свежие пол главы про войну. И использовал все. что видел, конечно. А Стёпа завернул опять что-то экзе… Экзенцисти… Тьфу, черт! В общем, не для всех что-то. И там образ сосны, как образ России, которую вырывает из привычного чернозема… Ну, и так далее.

– А тут чернозем, что ли? – стали присматриваться из окна к сосновому выворотню.

– Какой чернозем? У нас всегда в этой полосе так и назывались – Нечерноземье. А чернозем – это на юге. Это вот под Воронежем, да на Украине, небось. Так что ты, Стёпа, про чернозем загнул.

Но Стёпа напомнил о том, что пишет писатель не о том, что видит, а о том, как чувствует. И если в книге только то, что видел, так и Толстой бы ничего не написал. И был бы один Чехов. Тут заспорили о значении этих фигур в литературе. Потом перешли на фантастику. Называли фамилии, стараясь не упомянуть присутствующих, раздавали эпитеты. Самое популярное слово было – «отвратительно».

Организаторы ходили по номерам, что-то говорили о транспорте и о банкете, который тоже с какого-то перепугу перенесли. И еще, что в знак поддержки фантастики руководство пансионата разрешило задержаться на день, а то и на целых два. С питанием и все такое. Организаторам кричали «ура» и поили их водкой. Потому что именно водка еще оставалась.

Доели сало, попели старые песни, послушали новые стихи.

Настроение у всех было благодушное и приятно расслабленное.

– А конвент-то в этом году просто вот душевный какой-то, – говорили, расходясь. – Лишь бы, тьфу-тьфу-тьфу, не в последний раз.

Пора было идти на разные общие церемонии и потом опять на ужин.

– Вечером здесь собираемся?

– Или здесь, или сходим все же к Василию Васильевичу. А то неудобно как-то. Он нас, выходит, посетил, уважение оказал, а мы его вроде как игнорим, что ли…

На том и порешили.

Телефоны у всех до сих пор так и не работали. Но тут уж администрации сказать было нечего. Сотовая связь не от них зависит. Поэтому ругались просто так – в воздух.

– Слушай, – придержал Иван Сергея. – А вот если бы вот так сверкануло прямо над нами? Тогда как?

– Ну, как… Воронка – и ни одного фантаста.

– Выходит, повезло, значит?

– Ну, вроде того.

И они пошли награждать отличившихся, радоваться вместе с награжденными, кричать и веселиться. Потому что конвент, что ни говори, удался на славу.

Особенно, если еще и банкет получится.

Половинка

И еще один этаж. Давай-давай-давай… На площадке передохнем, как дотащим.

– Уносите сейчас же свою мебель! Вы мешаете жильцам!

– Ладно, ладно, мамаша, не шумите. Это мы тут нашего командира перевозим.

Увидев погоны, злобная старушка сразу стала улыбаться и усиленно жалеть «бедных солдатиков». Теперь, небось, целую неделю на почерневшей от времени скамеечке, что вкопана у подъезда, будет обсуждать с такими же старушками, какие все-таки гады, эти отцы-командиры. Как они эксплуатируют труд своих солдат. Что солдаты – мы, то есть – это для них просто, как рабы настоящие. Старая она, дурная… Да мы на самом деле просто рвались в добровольцы, лишь бы из части выпустили. Увольнительную не дождаться, служба посменная, между сменами сплошные учения строевые, да боевые. А тут – целый день фактически на воле. Даже без пилоток – оставили их в машине. И расстегнулись чуть не до пупа, потому что жарко. А капитан на это – ни слова. Не требует, чтобы застегнулись, чтобы головной убор и прочее отдание чести.

И весна на улице… Ах, какая весна! Черемуховая, а то ли сиреневая, даже и не понять, сладко пахнущая, кружащая голову.

Вот в городке у нас ничего такого пахучего нет. Есть черный асфальт, размеченный белыми полосами и стрелками. По полосам строимся, по стрелкам поворачиваем на строевых смотрах.

А еще тут, на воле, ходят девушки. Вот если бы они в этом подъезде ходили, так мы бы их просто донесли до самого верха на этом тяжеленном старом диване. А раз нет их, так остановимся и передохнем, вытирая пот рукавами.

– Слышь, Длинный, а чего он в старье таком квартиру получил? В новых домах всегда лифты есть, и даже грузовые бывают!

Длинный – это я. Но это не кличка, это просто он так говорит, факт констатирует. Я просто в строю стою самым правым. Сразу за сержантом. Вот сержант у нас как раз маленький. Это его немного расстраивает, чувствую. Поэтому он всегда ходит прямой, как лом проглотивший, и пытается смотреть на всех чуть сверху. Это у него не получается. Я слышал, он собирается потом в училище. Конечно, когда до полковника дорастет, сразу все станут ниже. А пока сержант – пусть уж так, пусть потерпит немного.

Сержант наш с нами не потеет, стоит внизу у машины, чтобы не позарился кто на капитанское добро. А мы, значит, таскаем мебель и прочие шмотки.

Я знаю, что капитан наш уже давно капитанит. Ему просто не дают нового звания, потому что нет должности для него подходящей. Он так и ходит с четырьмя звездочками на погоне, так и ездит по всей стране, из одной части в другую. Но нигде и никто не повышает его, не дает подняться до одной большой.